Здесь, прилив в два метра высотой прячет и оголяет огромные полосы галечного пляжа и пребрежных скал. Открывает и топит фундаменты неведомых разрушенных зданий. Освобождает и снова блокирует прибрежные проходы к скрытым гротам.
Здесь, отвесные скалы вздымаются отвесной стеной из моря на высоту достигающюю сто метров. Местами стены подмыты водой снизу и образуют натуральные арки. Огромные белые чайки кружат над утёсами, кидаются в воду внизу, выискивают ложбины на стенах.
Здесь, над стенами, над этими вертикальными отвесными стенами, плавно перекатываются луга и холмы. Они покрыты изумрудно зелёной травой, мягкой, шелковистой и свежей. Лёжа в ней мне показалось что именно о такой безумно мягкой траве писалось в тех книжках которые я читал в детстве, представляя себе тогда газон у школьного двора.
Здесь, на пляже стоит заброшенный и одинокий немецкий дот. Он, серый, угрюмый, бетонный так и не дождался десантников с английских берегов - они обошли его с тылу.
Здесь, на холме над городком стоит такая же одинокая церквушка. Её дверь, запертая на давно заржавелый замок, выходит на запад. Когда пляж внизу уже погрузился в сумерки, её ещё ласкают последние лучи садящегося в Ла Манш солнца.
В часе езды отсюда меня ожидает комната чьё отвратительно розовое безвкусие не в силах испортиь моё впечатления о прекрасно проведённом дне.